Читающая кружево - Страница 25

К оглавлению

Аня пьет бренди, наливая его в маленький бокал.

— Есть еще одна поговорка, — доносится голос Бизера из другой комнаты. — Ева все время так говорила. Только я ее забыл.

— Какая поговорка? — Джей-Джею игра нравится.

— Ты знаешь, — обращается ко мне брат, пытаясь меня втянуть в их дурацкую игру.

— Я иду спать, — бурчу я и забираю одну из коробок с фотографиями.

— Неправильно, — отвечает Бизер.

— Не будь занудой. — Ирэн явно осмелела.

— Ева уж точно никого не называла занудой. — Джей-Джей издает гудящий звук, совсем как на викторине, когда участник дает неверный ответ.

— Я имела в виду не Еву, а Таунер. — Ирэн садится поудобнее.

Она недостаточно хорошо знает меня, чтобы называть занудой.

— Я вспомнил. — Бизер появляется в гостиной. — Что-то про кройку…

— Кройка? — Джей-Джей смеется. — Не помню, чтобы у Евы была поговорка про кройку.

— Кройка, — настаивает Бизер. — Может быть, про ножницы…

— Семь раз отмерь, — перебиваю я. Я уже преодолела половину лестницы, и мой голос отзывается эхом, точно послание с небес.

— Точно! Семь раз отмерь! — Бизер в восторге.

— Да, я помню, — кивает Джей-Джей. — Но там было что-то еще…

— Не было, — возражает Бизер, и они снова начинают шуметь.

— Семь раз отмерь… и что-то будет, — настаивает Джей-Джей.

— Таунер?.. — Это призыв о помощи.

— Спокойной ночи! — Я не желаю участвовать в игре.

— …один раз отрежь! — восклицает Ирэн.

— Что? — Бизер смотрит на нее.

— Один раз отрежь, — повторяет она. — Это поговорка. Семь раз отмерь — один раз отрежь.

— Что отрежь?

— Ткань, наверное.

— Глупо.

— Не я придумала.

— По-моему, она права, — говорит Аня.

— Почему семь раз? Почему не восемь? Не тридцать два? — Бизер явно сомневается.

— Там говорится «семь», — уверенно заявляет Аня.

— Ты норвежка, — замечает Бизер.

— И что? Я норвежка, и поэтому не имею права голоса?

— Просто такая поговорка, — вступается Джей-Джей.

— В любом случае мне положены дополнительные баллы, потому что я норвежка, — настаивает Аня.

— Какие баллы? Мы играем не на баллы, — качает головой Бизер.

— Отрежь еще один разок — и получится стишок, — вещает Джей-Джей голосом Орсона Уэллса.

— Заткнись, — отмахивается Ирэн.

— Заткнитесь оба, — настаивает Бизер.

Когда я достигаю третьего этажа, вся компания направляется к дверям. Аня, разочаровавшись в Бизере, решает собственными глазами посмотреть на статую Роджера Конанта, и мой брат считает долгом лично показать ее невесте. Джей-Джей хочет знать, что будет, когда Аня «все поймет». А Ирэн идет, чтобы присмотреть за Джей-Джеем.

Я мечтаю добраться до постели и лечь. Но все снова кажется таким далеким — постель как будто не в метрах от двери, а в километре. Звуки искажаются, посылают эхо. Каждый шаг занимает целую вечность, словно идешь по колено в воде.

Я ныряю в постель, радуясь покою, но внезапно понимаю, что не могу дышать. Боюсь, что не сумею вынырнуть, если погружусь. Мне нужен воздух.

Я выбираюсь на поверхность — по лестнице на смотровую площадку. Надо мной воздух — в крошечной застекленной комнатке, которая ведет на крышу. Я толкаю люк на потолке, но не могу его открыть — он намного тяжелее, чем в тот день, когда я искала Еву. Чувствую, как болят послеоперационные швы. Упираюсь плечом, стоя на лестнице и выдыхая остатки воздуха из легких.

Наконец люк распахивается, спугнув огромную чайку, которая повисает над смотровой площадкой. Размах крыльев внушительный. Порыв воздуха от ее взлета — теплый и зловонный. Должно быть, на крыше гнездо с яйцами — сейчас самый сезон. Чайка висит надо мной, черный силуэт на фоне звезд, и на секунду мы словно остаемся одни во времени и пространстве. Между нами возникает нечто вроде понимания. Это огромное создание — и я. Прежде чем успеваю что-то осознать, чудесное мгновение заканчивается. Чайка поднимается и улетает, оставив меня на смотровой площадке, где гнездо и помет. Я стою, наконец обретя способность дышать, но сесть здесь, как обычно делала, не могу. Вместо этого прислоняюсь к перилам и смотрю на город, впервые внимательно разглядывая его и заново постигая.

Вижу Аню и Бизера на площади — они обходят вокруг памятника, пытаясь найти тот ракурс, откуда виден непристойный жест. Джей-Джей стоит на тротуаре и руководит ими. Они смеются. Хохот эхом разносится но тихим улицам.

Там, где кончается суша, от Пич-Пойнт до Острова желтых собак простирается черная вода. Я вижу свет в спальне Мэй. Точнее, два огня. Это что-то новенькое. Тот огонь, что поярче — керосиновая лампа, — всегда был виден с площадки. Именно поэтому Ева уступила мне комнаты наверху — чтобы я могла поглядеть на окна Мэй и убедиться, что все в порядке: мать жива, не свалилась со скалы и не расшиблась или не замерзла до смерти зимой. Ева сказала, что я могу забираться сюда и смотреть на Мэй в любое время, когда захочется.

Я смотрела на огонь в ее окне каждый вечер, иногда по нескольку раз. Так часто, что это стало элементом ритуала — во всяком случае, для меня привычным действом, которое нужно делать каждый вечер перед сном. Даже далеко-далеко отсюда, в Калифорнии, на самом краю земли, если считать от Салема, я видела свет в окне Мэй. Я испытываю облегчение, когда понимаю, что именно он привел меня сюда. Мне не столько хотелось дышать, сколько увидеть знакомый свет — не просто в воображении, но по-настоящему. После этого можно заснуть. Вот и все.