— Носите это на шее. Не снимайте, даже когда моетесь.
— Что?
— Вам нужна защита.
Появляется Энн. Несомненно, она замечает выражение моего лица.
— В чем дело? — Энн обеспокоена. — С тобой все в порядке?
Продавщица поворачивается к ней.
— Она вытащила карту смерти.
— Тебе гадали? — Энн не в силах поверить.
— Нет, — отвечаю я. — Случайно смахнула карты на пол.
Энн хватает меня за голову и проводит по ней пальцами, трогая и щупая.
— Все в порядке, — заявляет она и возвращает помощнице аметист. — Положи обратно.
Когда девушка удаляется, Энн говорит:
— Прости, что взялась за голову. Это был единственный способ отвязаться от нее. — Она кажется встревоженной. — С тобой все хорошо?
Не знаю, что сказать.
— Идем. — Она ведет меня в кабинет. — Карта смерти ничего не значит. То есть… У нее есть свое значение, но обычно она символизирует перемены. Один этап жизни заканчивается, другой начинается. Как правило, это хороший знак. И потом, карту смерти нужно толковать лишь в комбинации с другими картами. — Энн явно сердится. — Нельзя допускать эту девицу до чтения. Напомни, чтобы я ее уволила.
Я пытаюсь улыбнуться.
— Ты выглядишь лучше, — пытается меня подбодрить Энн. — Немножко.
Я долго сижу на циновке. Она поит меня теплым чаем с корнем валерианы.
— Это природное успокоительное, — объясняет Энн. — Я все время его пью.
— Я хочу задать тебе вопрос, — наконец говорю я. Вот какова цель моего визита.
— Ты хочешь, чтобы я тебе погадала? — Она явно удивлена.
— Нет. Я должна кое-что спросить насчет Евы.
— Слушаю.
— Как ты думаешь, не может ли быть так, что Ева покончила с собой? — Эта мысль постоянно у меня возникает. Не могу от нее отделаться.
— Самоубийство?
По-моему, это неправильное слово.
— Сама не знаю, что именно я имею в виду…
Энн качает головой.
— Ева была счастлива. Уж точно не из тех, кто кончает с собой.
Я киваю.
— А почему ты решила об этом спросить?
Не стоит рассказывать ей про голоса.
— Ева знала, что я приеду. Не сомневаюсь.
Энн задумывается.
— Что ж, Ева была Читающей. Она многое знала, не так ли?
— Она прислала мне подушку. Ту, на которой плела кружево. Зачем?
— Может быть, просто хотела подарить ее тебе, — предполагает Энн. Она хочет меня ободрить, но тщетно. — Там ведь не было записки или чего-нибудь такого. — Она не утверждает, а спрашивает.
— Нет.
— Сомневаюсь, что Ева покончила с собой, — говорит Энн. — Не вижу смысла… — Она хочет что-то добавить, но раздумывает.
Я долго сижу у Энн, устроившись на циновке. Она приносит ужин и снова поит меня травяными чаями, а в восемь часов измеряет мне температуру.
— Уже лучше, — сообщает она. — Но жар еще не спал.
— Мне пора домой, — бормочу я, собирая вещи.
— Я тебя подвезу, если немного подождешь.
Я смотрю на дом Евы — он виден отсюда.
— Ничего, прогуляюсь пешком.
— Я тебе позвоню, — говорит Энн, обнимая меня на прощание. — Поправляйся.
По правде говоря, я уже здорова. Мне гораздо лучше, чем утром. Благодаря Энн. Немного отдыха — и все встанет на свои места.
Я иду по набережной, пересекаю площадь и вхожу в сад через калитку. Еще достаточно светло, и я замечаю рядом с дверью черного хода несколько пионов, которые пропустила днем. Наклоняюсь и срываю первый бутон, а потом вспоминаю, что Энн, должно быть, выкинула корзину, в которую меня стошнило. Кладу цветок в карман, нагибаюсь за вторым, промахиваюсь и хватаю стебель вместо бутона. Тяну, и он пружинит, точно крошечная катапульта. Из цветка что-то вылетает.
Когда вещица падает на дорожку, я слышу металлический звук — очень знакомый. Неизбежно знакомый. Наклоняюсь посмотреть, что это. И подбираю… ключ. Тот самый ключ.
Я рассматриваю его. Это не дубликат, сделанный полицией, а старый ключ от дома, тот самый, который Ева обычно оставляла в цветке пиона, когда ждала моего приезда.
Она действительно знала. Знала, что скоро с ней случится беда и что я непременно приеду.
По-прежнему стою, подавшись вперед. Не могу выпрямиться. Голова раскалывается от боли и гудит от жара. Руки и ноги леденеют.
С трудом разогнувшись, замечаю итальянский шелк. Кэл стоит так близко, что можно до него дотронуться. Губы двигаются, но он не издает ни звука. Кэл молится.
Наконец он заговаривает. Точнее, рычит.
— Боже, спаси эту женщину от геенны огненной! — Кэл простирает руку к небесам. Он не сводит с меня глаз, отмечая каждое движение, каждое сокращение мышц. Так делают собаки, когда охотятся.
Я застываю.
Кэл снова начинает говорить, но неразборчиво. Он бредит.
Это галлюцинация. Несомненно.
А потом я чувствую запах. Очень знакомый. Запах Кэла. От него становится дурно.
Глазами ищу собак. Пора им появиться. Прийти на помощь. Убить его.
Это сон. Но, как бы мне ни хотелось, я понимаю, что это явь. Никаких собак не будет. Случилось именно то, о чем предупреждал Рафферти.
Я чувствую, что теряю сознание. Стискиваю ключ в ладони, и это ощущение возвращает меня к реальности. Ключ… дверь… Я прикидываю на глаз расстояние и пускаюсь бежать.
Кэл гонится за мной. Он за моей спиной. Приближается.
Я вожусь с ключом, наконец попадаю им в скважину, и тут Кэл хватает меня и трясет. Заклинает демонов покинуть мое тело.
— На колени! Молись! — требует он. — Молись вместе со мной! — Он пытается пригнуть меня к земле, но я удерживаю равновесие. — Кто ты, демон? — орет Кэл. — Назови свое имя! — Глаза у него желтеют.