Я думаю об Энн Чейз. О том, что она сказала про кальвинистов в день похорон Евы: «Я не желаю поклоняться их богу: он недостаточно силен, если они боятся нас. Это слабый, трусливый бог».
Мои мысли возвращаются к Энн и первому виденному мной колдовскому обряду. Мы с Линдли сидели в гавани, на пирсе, и наблюдали за ней из темноты. Хихикали, когда Энн и ее подружки-хиппушки воздевали руки вверх, к луне, и танцевали на причале. Они произносили любовные заклинания, а мы хохотали как сумасшедшие, пусть даже ничего не могли расслышать. Они выглядели донельзя глупо, когда плясали с поднятыми вверх руками и призывали любовь. Помнится, я думала, что они наивные и легковерные, как маленькие дети, хотя на самом деле старше нас. Потому что в мире все не так просто даже для тех, кто искренне верит.
— Что нам делать? — всхлипывает Анжела, когда кальвинисты подходят ближе.
— Пусть получат то, чего ожидают.
Она смотрит, как я простираю руки к луне.
— Подними руки, — приказываю я, и девушка подчиняется.
— Мой бог низвергнет вашего! — кричу я кальвинистам. Я молюсь не их богу, но и не языческим богиням Энн. Бог, к которому я обращаюсь, не имеет пола. Он существует независимо от людских устремлений — Бог, который тебя забирает, когда больше некуда идти. — Пожалуйста… — прошу я.
Мы с Анжелой стоим, подняв руки к свету. Сначала мне кажется, что он исходит от луны, а потом я понимаю, что на самом деле источников света много. Они движутся к нам вереницей, несутся над водой, точно крошечные НЛО.
Кальвинисты тоже их замечают и останавливаются. Люди в черном, которые шлепают к сараю вброд, спешно убираются с дороги. Я вижу, как очертания вновь меняются: передо мной огни «Золотых Ворот».
«Доверяй своему дару», — звучит голос Евы в моей голове…
И тогда я начинаю смеяться.
Анжела видит, что мы победили, но не понимает, что произошло. Наша молитва не только была услышана, но и ответ на нее мы получили мгновенно, причем настолько содержательный, полный изящества и иронии, что только настоящий Бог мог сотворить это чудо. Когда я попросила помощи, Бог послал мне знамения гибели. Луну. Мост. Но теперь я понимаю, что глаза меня подвели. Картинки не лгали. Просто я неверно их истолковала. Это вовсе не предвестники моей смерти, а обещание жизни.
А потом тишину прорезает громкий гудок, и мост «Золотые Ворота» превращается в прогулочную яхту, которая сворачивает в канал между лодочным сараем и пристанью. Кальвинисты карабкаются на берег, чтобы не попасть под киль огромного корабля, полного пьяных гуляк, музыкантов и всего остального, что они осуждают.
Яхта входит в порт.
— Прыгай! — приказываю я Анжеле.
Мы прыгаем в воду, как только яхта приближается, и она оказывается между нами и кальвинистами, загораживая им обзор, — в ту самую минуту, когда люди в черных одеяниях появляются у стены лодочного сарая. Это самые умные из них — они обходили берегом, вместо того чтобы плыть от одного пирса к другому. Кальвинисты ломают дверь и бегут по лестнице, но обнаруживают, что мы исчезли. И окончательно убеждаются в нашем могуществе. Падают на колени, колотят себя в грудь и молятся, чтобы Бог избавил мир от таких, как мы.
Никто не видел наш прыжок. Капитан яхты слишком занят, пассажиры смотрят в сторону города, с удивлением разглядывая огни, пожарные машины и дым, который из черного сделался белым, когда пожарные принялись тушить пламя.
Мы не оборачиваемся. Плывем рядом, Анжела и я. В устье гавани я нахожу маленькую плоскодонку. У меня уходят все силы на то, чтобы втащить Анжелу в лодку, и она сворачивается на дне, измученная и запыхавшаяся.
Лунная дорожка тянется прямо к острову, освещая нам путь. Погода стоит прекрасная — это одна из последних теплых летних ночей. В гавани тихо, но в открытом море висит туман. Остров желтых собак лежит сразу за его кромкой. Сквозь дымку видна полная луна, рассеянный свет маяка указывает точно на Бэк-Бич.
Волшебство хранит нас. Вода стоит высоко, ночь светлая. Мы причаливаем к Бэк-Бич, и океан вокруг фосфоресцирует.
Я велю Анжеле остаться в лодке. Несколько собак выходят из пещер посмотреть, что случилось, но не смеют приблизиться.
— Они тебя не тронут, — подбадриваю я Анжелу. — Я схожу за Мэй.
Девушка доверчиво кивает. Она не двигается, но я вижу в лодке кровь и воду. Ребенок вот-вот появится на свет.
Я бегу по пляжу, по недавно проложенной тропинке, избегая тех мест, где океан начал подмывать утесы, отвоевывая свое. Потом сворачиваю налево, миновав дом тетушки Эммы с упавшим крыльцом, и несусь к далеким огням Мэй на противоположном конце острова. Пересекаю бейсбольную площадку и вижу каменную лачугу и скалы, похожие на крепостную стену. Именно оттуда прыгнула Линдли.
Передо мной — старая машина. Сквозь разбитое ветровое стекло проросла глициния и обвилась вокруг антенны.
А потом я внезапно останавливаюсь, ощутив чье-то присутствие.
Кэл стоит, опираясь на машину. Я почти не вижу его, небритого, в футболке и джинсах, но зато безошибочно чувствую. По ногам пробегает дрожь. Я замираю.
— София. — Он становится у меня на пути.
Его голос звучит властно, и я немедленно вспоминаю о том, отчего сменила имя, почему мне пришлось это сделать. Я не могла больше слышать, как оно звучит. Когда Кэл произносил его, в нем слышалось нечто шипящее, змеиное. София — это имя, которое можно шептать ночью. Очень тихо, так, что никто не услышит. Достаточно тихо, чтобы не разбудить Мэй.
Я стою там, где сходятся все черты, все линии перспективы, которые проведены через ключевые точки моей жизни. Здесь — место средоточия. Нити начинаются отсюда и возвращаются сюда.