Я понимаю, что вглядываюсь в полог. Картинки, которые мне видны, — это кружево. Я отворачиваюсь.
Голова болит. И не только голова. Ноют все мышцы. Если это похмелье, то сильное. Не могу судить — я не пьяница. По крайней мере не напивалась до вчерашнего вечера.
Мы распили бутылку, потом взяли еще одну из погреба, а затем Джек набрался смелости и сказал то, что намеревался.
— Я человек конченый, — сообщил он.
— Нет, — возразила я. Мне показалось, что он грустит. Но я ошибалась. Похоже, Джек злится.
— Ты убила не Кэла, — сказал Джек, прожигая меня взглядом. — Это я убит.
Я попала в психиатрическую клинику Маклин, поскольку думала, что убила Кэла. Это была галлюцинация. Галлюцинаторное исполнение желания, по словам врачей. Я мечтала увидеть, как Кэла Бойнтона разрывают собаки. Но Кэл остался жив. Может, я и хотела убить его за то, что он сделал с моей сестрой и тетей, но промахнулась. Удар пришелся по Джеку.
Пока я лежала в клинике, Джек навещал меня почти каждый день. Он приезжал на отцовском грузовике, с ловушками для омаров в кузове, и оставлял машину в дальнем углу парковки, подальше от красивых автомобилей.
Когда начался курс шоковой терапии, я стала терять память.
— Возможно, она вас не узнает, — предупредили врачи Джека. — Иногда кратковременная память исчезает на некоторое время…
Джек ждал, что я его позову. Наступила осень. А он по-прежнему надеялся.
Он шел против ветра, подняв воротник и опустив голову, в плотно запахнутой куртке. Я смотрела, как он шагает между деревьями.
Джек приходил каждый день, до первого снега. До того дня, когда его отец напился и вдребезги разбил машину.
— Он больше не придет, — сказала Ева.
Я отвернулась к стене и стала смотреть на деревья. Я смотрела на них неделями. До тех пор пока не облетели листья и не обнажились черные кружевные ветки. В этом кружеве я искала Джека, но его там не было. Я искала и Линдли, но ее не было нигде. На дереве остался один-единственный листок на самом кончике ветки. Проснувшись однажды утром, я увидела, что он исчез. Я подошла к окну и взглянула вниз, не сомневаясь, что сумею распознать его в груде листьев, — ведь я разглядывала его так долго, что наверняка смогла бы узнать. Но этот лист ничем не отличался от других, коричневых и мертвых. Скоро ему предстояло сгореть вместе с остальными.
После этого я видела Джека только раз. Почти год спустя. В тот день, когда уезжала в колледж. Меня выпустили из клиники лишь потому, что я решила изменить свою жизнь. Я отправила свои рукописи в Калифорнийский университет, и меня приняли. Все решили, что я правильно поступила. Все, кроме Евы.
Бизер правил «Китобоем», а я сидела в лодке. Джек причаливал, когда наша моторка отходила от пристани, и мы проплыли мимо друг друга. Он пытался разгадать выражение моего лица и смотрел на меня во все глаза, выискивая хоть какие-то признаки узнавания. Я тоже взглянула на него, стараясь сохранять бесстрастие и затаив дыхание.
Честное слово, я думала, что мне удалось его обмануть. До минувшего вечера я так считала.
Голова болит. Полог колышется и кружится. Чтобы ничего не видеть, я перекатываюсь на другой бок, и от этого движения в животе все переворачивается. Сейчас меня стошнит.
Я приподнимаюсь, держась за столбик кровати. Двигаюсь медленно, цепляясь за мебель и подтягиваясь. Добираюсь до старой мраморной раковины в углу, открываю кран и жду, пока пойдет холодная вода. Умываюсь, наполняю стакан и заставляю себя выпить до дна. Потом меня рвет.
Я вся мокрая от пота. Мне нужен воздух.
Подхожу кокну и поднимаю раму. Но она слишком тяжелая, а противовес давно сломан и болтается. Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно подпереть фрамугу, и нахожу старую линейку. Пытаюсь открыть второе окно. Рама на мгновение застывает в воздухе, а потом обрушивается, едва не придавив мне пальцы. Оба стекла симметрично раскалываются пополам, и грохот окончательно меня будит.
Я осторожно перехожу от окна к окну, открывая их все. Горячий ветер наполняет комнату, принося с собой уличный шум.
Занавески вздуваются и хлопают точно старый парус. Кружевной полог наполняется ветром, и его шелест привлекает мое внимание. Порыв соленого воздуха — и по комнате плывут корабли. Проделав путешествие во времени, я вернулась в старый Салем, эпохи торговли с Китаем. Огромные парусные суда медленно движутся, входя в гавань. Торговцы на улицах продают специи местным хозяйкам, которые буквально дерутся за щепотку перца и готовы выложить за нее целое состояние, — они отнесут перец домой, запрут в резную шкатулку и будут приправлять им блюда по великим праздникам.
Я добираюсь до кровати, хватаю низко висящий полог за край и стягиваю, а потом засовываю под кровать. Голова кружится. Я ложусь на бок и упираюсь рукой в изголовье, чтобы комната перестала вращаться. Жду прихода сна.
Когда я просыпаюсь вновь, уже полдень. Живот болит.
Воображаю, как Ева спрашивает: «Когда ты в последний раз ела?» Возможно, она права. Эта боль — от голода.
Я встаю. Надо сойти вниз, съесть подгорелый тост и выпить чаю. Испытанное лекарство от любого недуга.
И тогда я слышу голос. Поначалу мне кажется, что это вновь голос Евы, но потом узнаю гнусавый выговор дамы-риелтора.
Она предупреждала, что собирается показать дом клиентам, но я, разумеется, забыла. Риелтор не сказала, что мне лучше уйти из дома, пока она будет его показывать. Она решила, что я в курсе этих тонкостей.
Они поднимаются по ступенькам. Я слышу, как риелтор объясняет чете покупателей, что балки укреплены в стене на кронштейнах, так что лестница как будто висит в воздухе безо всякой поддержки. Она не знает, что я дома, и поэтому заметно привирает. Риелтор останавливается у окна на площадке, чтобы показать раскинувшийся внизу сад и прибавить кое-какие новинки в коллекцию Евы — не только розу, названную в тетину честь, но и еще два-три цветка, о которых я никогда прежде не слышала и которые она, видимо, выдумала, не сходя с места. Еще риелтор что-то говорит про стеклянные двери на третьем этаже — мол, это нечто совершенно фантастическое. Несомненно, это могло бы привлечь покупателей, если бы не было таким откровенным преувеличением. Но я понимаю, что они не заинтересованы в покупке, поэтому ее усилия — бесполезная трата времени.